Ну что, Вениамин. Поехалы?
Давай!
А скажи-ка мне, Вениамин Дыркин, как родился твой замечательный псевдоним?
А что рассказывать? Как было, да?

Веня Д’ркин — Интервью Старый Оскол

Ну что, Вениамин. Поехалы?

Давай!

А скажи-ка мне, Вениамин Дыркин, как родился твой замечательный псевдоним?

А что рассказывать? Как было, да?

Рассказывай, как псевдоним твой родился. Как было.

Было это… в каком же это году было… В 1994.

Приехал я в город Старый Оскол на фестиваль «Старо-Оскольские веселушки 94», и прямо у порога две миловидные барышни стали спрашивать фамилию, имя, отчество, год рождения, статус, национальность… Просто психанул и сказал то, что первое пришло в голову. А пришло вот Дыркин, и Веня, и село Максютовка.

Откуда эта Максютовка?

Это такая, действительно, есть деревушка где-то в глубоком, глубоком лесу… под Купянском в Луганской области. Сосновый лес, там вообще очень здоровски. Там свиньи.. кстати… Это очень важно! Это.. Значит, там свиньи ходят по дворам. Их там не загоняют, вот, в какие-то сарайчики… Они там прям ходят, гадят, едят.

Вень, а под каким именем еще тебя знают? И где?

Вообще-то меня еще знают под моей фамилией и под моим именем, вот, родители, друзья, близкие, родственники родителей и друзей. Ну еще знают как Дрантя, так меня назвал мой друг. С украинского «драння» означает «лохмотья»… А назвал он меня по поводу рваных штанов, рваных шузов… и всё.

То есть сразу напрашивается аналогия. Дыркин и Дрантя… Не так ли?

Я так и думал, что ты об этом спросишь. Да, очень похоже. Можно даже сказать, что Дыркин – это русская такая транскрипция, перевод.

То есть, это по сути работает подсознание.

А, собственно, только оно и работает. Вот, кстати, Серега – друг мой… Вот он, да… артист. Да, кстати, очень интересный человек, про него стоит рассказать. Значит. Ну, пьяный он, когда-то… и Виталька там еще был… И вот, значит, Виталька, он зашёл в комнату и закрылся и тут же спать лёг, а Серёга стучался-стучался, а Виталька уже уснул. И тогда Серёга решил выбить дверь, а коридорчик до двери – метров шесть. Серёга как разогнался… а Виталька в это время проснулся и слышит, тарабанит кто-то, он дверь в это время открыл прям перед носом у Серёги. И Серёга как бежал, так, через всю комнату, значит: «йя-а!».. там.. Смеху было!..

А чем ты вообще занимаешься? Помимо пения песен?

Когда, как… Когда, как. Ем. Сплю. Ну там тоже история… Ну ладно, не надо. Ну и еще там… Рисую, да. Иногда.

У тебя есть жизненное кредо?

А кредо – это что?

Ну, ты помнишь, когда…

Ну я помню, там, кто-то спрашивал: «Ваше жизненное кредо?»… А кто-то отвечал «Всегда!» Да, я помню.

Так твоё жизненное кредо?

Ну, я тогда не понял, о чем они друг друга спрашивали, и о чём они отвечали. Кредо – это как понять? Ключевое слово жизни?

«Сredo» переводится с латыни как «верую». То, во что ты веришь, то есть то, чем ты живёшь.

Да, у меня есть кредо.

И какое оно?

Хм… От ты хитрый! Ну пусть это будет нашим с тобой маленьким секретиком.

Ну ты мне расскажешь об этом потом.

(смех) Ну!..

У тебя есть планы на будущее?

На будущее у меня плана нет. И сейчас нет. Не, ну, может, найдем. Вечером, может.

(В сторону) Как с ним разговаривать, блин. Ты не представляешь, как это тяжело. Придётся наезжать.

Умными словами. Ну давай, ну. Как получится.

Вень, а чем ты намереваешься заниматься в ближайшее время кроме поиска невесты?

Это, кстати, очень больной вопрос, и пользуясь случаем, я хочу передать привет, можно? Привет. Невеста – это очень больной вопрос, здесь очень много можно разговаривать по этому поводу… Но, я думаю, не стоит.

Так вопрос был о другом, не о невесте.

А, кстати, я забыл, о чем ты спрашивал.

Я спрашивал, чем ты намереваешься заниматься в ближайшем будущем?

А, я сейчас уезжаю куда-то. То есть, я здесь проездом и надо ехать, скажем так. Я не соврал, это правда, действительно. Я уезжаю сейчас.

Ты еще говорил, что ты вымираешь. Как происходит процесс?

Собственно, процесс вымирания, если кто-то не знает… ну он начинается с гинения, гниение, как вы знаете, как ты знаешь, гниение оно начинается с рук… и с ног. Причём у меня гниение такое, очень специфическое, то есть тело превращается в пластилин. Вот у меня сейчас прогрессирует болезнь, у меня вот пальцы на ногах, они пластилиновые. Я уже не могу играть в футбол, без специальной обуви. И это ничем не остановить, оно всё дальше и дальше. У меня даже на левой ноге даже по щиколотку. А на правой – только пальцы пластилиновые. Вот такое гниение. Собственно, это – вымирание.

То есть процессы гниения и вымирания мало отличаются вообще от процесса жизни.

Да по-моему… Ну нет, здесь нельзя путать. Вымирание… Да я вообще рассказывал про пластилин. Зачем ты всё путаешь.

Почитай стихи?

Хорошие? Или добрые?

Хорошие и добрые.

Да у меня два стиха всего… У меня два стишка таких, если их можно назвать стишками…

Читай оба.

А есть эпиграфы там, строчки просто. Как про: «Я на север пошёл от дерева…», про «Революция, феминизация…» Но они все похабные. Про «Девочку с флейтой» я не помню… Один вот знаю, но он такой… Не помню, кто его написал… Может и я.

Может, стишок, размахивая руками там или платочком, злой какой-нибудь рассказать.

Скажем так.

- А есть что-нибудь в этой жизни, что ты просто ненавидешь? От чего тебя просто тошнит?

— Ну… Ответ, он напрашивается сам. Ну…да.

- Что это?

— Ну, наверное, сама жизнь. Именно от неё все беды и несчастья. От неё ж люди и умирают.

- А конкретнее можно?

— В смысле, конкретнее? Что ненавижу? В жизни?

— Да.

— Мм… Это ты уже по-умному, да?.. Войну. Вот войну я ненавижу. Да. … Хватит.

- Ну хорошо. А от чего ты тащишься в этой жизни?

— От любви.

- От любви к кому?

— А любовь – она одна. Она не адресована к кому-либо. По-моему.

- Ну, бывает самолюбие.

— В том числе.

- И от этого тоже ты ловишь какой-то кайф?

— Может быть это и больно, но ведь мазохист, делая себе больно, ловит на этом кайф какой-то? Ну может отпиливать себе пальцы там, ну я тоже пробовал там и так далее… Это здоровски, тоже. И самолюбие, тоже. Иногда это гадко, а иногда, посмотришь, как гадко, и от этого сразу хорошо становится так, добрый сразу, светлый.

- Говроят: «Скажи мне, кто твой друг и я скажу, кто ты.» Кто твой друг?

— Так Серёга ж, я ж рассказывал. Ну Серёга. А, ну вы знаете. Да как-то.. Как познакомились. В кино мы пошли просто. Смотрю, идёт. А на что ж мы пошли? А, на Зорро. А это понедельник, а у нас по понедельникам, значит, меняют фильмы. Они понедельно идут, в понедельник фильм поменяли и там был про войну какой-то фильм. Вот так и познакомились, собственно.

- Хочу сказать, что ты сволочь изрядная. Мне даже не интересно брать интервью, потому что все время задумываюсь вообще, что тебя спросить сейчас. Вот, что тебя спросить сейчас, скажи мне?

- (Ксения) Вень, а задай сам себе вопрос. И ответь на него.

— Веня, мне очень интересно вот. А как вообще появился твой псевдоним? Почему вот Веня Дыркин?

- Это я спросил уже.

— А, это было уже. Ну тогда я не знаю. Собственно, всё, что нужно ты спросил уже. Всё, что я знаю, я по-моему…

- Только ты не ответил то, что было нужно.

— (смех) Я ответил всё, что знаю. Скажем так, это мои рамки, и больше я уже…

- Хорошо, Шура.

— А?

- Скажите, сколько вам денег нужно для полного счастья?

— (шепот за кадром) Вот товарищ подсказывает, счастье в деньгах не измеряется. Ну о чем ты? Ну как ты мог такое спросить?

- Так мог же ж, спросил же ж. Отвечай теперь.

— Счастье деньгами не измеряется, нет. И, кто это видит, передайте всем, кто не видел. Вот. Передайте им, что счастье в деньгах не измеряется.

- (Ксения) Вениамин, сколько ты хочешь вообще пар сапог стоптать?

— Зачем?

- Ну ты же вышел из дома с рюкзаком…

— А, да у меня шуз прохудился вон, кстати. Показать можно? (показывает в камеру) Вот шуз прохудился, как грязь, так ну невозможно, понимаете, у меня чвякает где-то вот. Я там штаны подтягиваю – у меня вот здесь чвякает, под мышками там, ну грязь кругом. Особенно осень. Да нет, я просто… Надо жвачку купить, и изнутри как-то…

- (Ксения) Липучкой, липучкой…

— Липучкой.

- Или пластилином.

— Ну, не. Пластилин…

- А всё равно пластилина там полный ботинок.

— Нет, здесь же ж, это ж правая. Вот, так всегда журналисты. Вот вечно спрашиваете и забываете, о чем спрашивали, чё я отвечал. Это ж правая нога. У меня на правой ноге только пальцы пластилиновые.

- А ты не боишься, что после этой передачи тебя просто завалят обувью?

— Только у меня большая просьба. Нет, я не боюсь, просто у меня просьба, если завалят, то правыми. У меня левый – нормально.

- А размер?

— Ну не меньше 42, не меньше. Не меньше.

- А не больше?

— Больше можно. На шерстяной носочек, на выраст опять же. Оно ж там же пластилин, он под тяжестью там расходится.

- Значит можно и меньше, раз пластилин, его можно сжать?

— Так а потом что с этим пластилином, ходить там лепить слоников? Зачем? Как будет. Может назад пойдет там регрессия всякая.

— Я приготовил вам подарок. (Показывает на камеру надпись «Старый оскол»). Вот, это я вырезал в Дизеле. Вот подарок. Это из бумаги. Вот. Раскрашено всё. Нормально.

- Вениамин, а ты вообще часто летаешь?

— Летаю в смысле? Во сне? Часто летаю. Вообще-то у меня образование такое. У меня техникум лётный. Вот. И я лётчик. Но обычно это ж в ВУЗах учат там гражданской авиации там, промышленной авиации. Вот, а в техникуме учат тоже лётчиков, но слабенького такого разряда – седьмого, лётчик седьмого разряда, восьмого. Стюардесс у нас, те, которые не очень симпатичные, стюардессы, но талантливые, вот, их тоже отправляют в техникум.

- И все они по имени Жанна, наверное.

— Ну, зачем. Ну вообще-то, не, да, бывает такое.

- И дедушка у тебя лётчик, и бабушка у тебя стюардесса. И мама с папой…

— Даже Серё… а пришли мы в общагу, а там, значит, вахтёршей – женщина, которая по совместительству еще и стюардесса. Ну наши, наши все. А Серёга, у него там хаера вот такие-вот, и он где-то на седьмом этаже спит. А эта ж стюардесса такая… Ну, видать, чё-то с мужем у неё там плохо, она такая мол… А мы такие: «А водки?» Она: «Да есть, всё нормально». Но мы не захотели пойти, позвали Серёгу. Серёга, пойди. И вот его приводят, он стоит, там лицо ангела, такое длинноватое, он такой стоит, а стюардессе говорим: «А это ж вот – Серёга, он лётчик». Она такая: «Да?» Он такой: «Да». «А ну заходи там» — присела. Говорит: «А что ж случилось?» Он: «Да понимаешь, -говорит, — я разбился, по моей, — говорит, — причине». Он сразу зацепился: «Это моя вина, мой друг там Володька, погиб». Она ему (смех) наливает, там слезу пускает. «Ну чё ты, приходи к нам, поработаешь грузчиком там месяц-другой, поставим тебя бригадиром. А там и до полётов допустят». Там бред! Он сидит… Ну Серега, это его знать надо просто.

- А от чего бы ты сейчас не отказался? Хочешь подскажу?

— От невесты.

- Чего-то хочу, сам не знаю, кого.

— Да.

- Что ты ценишь в женщине?

— Обычно… Обычно…  Обычно в женщине я ценю женственность всё-таки. Наверное, это редкость. В смысле – спрашивать у мужчины, что ты ценишь в женщинах, и он вряд ли такой мужчина наверняка скажет, что он ценит в женщинах.

- Женственность – это ж тоже, наверное, внутреннее, внешнее… Или это совокупность всего?

— Ну, конечно, совокупность.

- Ну, наверное, ему нужно предложить в город Иваново съездить, это город невест. Московская область.

- Да, ты всё равно в Москву едешь, заедь в Иваново, там чуть подальше.

— Не. Ради… ради этого я не поеду.

Этоже должн быть невзначай, в процессе, столкнулся…

Да,  это ж… как.. Это должно быть… Да, глаза в глаза…

- Нос к носу, рот в рот.

— Лицом в салат.

- Да что с тобой говорить, всё знаешь… Анекдот расскажи лучше.

— Ой, я не знаю анекдотов. Очень глупые анекдоты. Действительно, ну правда, у меня постоянно какое-то окружение из какого-то такого плотного-плотного твёрдого мира, и чуть-чуть там, есть единички, которые – раз, там! – поехали к Далай-ламе там. О, кстати, Кудаков был, да? У тебя запись, Лёша Кудаков. Я могу про него стихи почитать. Он к Далай-ламе собирается уже года 4, вот в этом году поехал. … Такой стих, дружеский, конечно.

— первый стих. Второй стих:

- Веньк, а вот есть ли Бог внутри тебя?

— Это как?

- Ну как. …

— Ну, не знаю… Не, ну естественно, ну как каждый ж человек, он же ж Бога себе какого-то там напридумает, и он же считается только со своим Богом. Я думаю, это очень похоже на совесть, может это просто и есть одно и то же. Бог – есть совесть. Как она тебе позволит там, так она тебя и накажет. Также ты будешь мучаться там… Это – совесть. Наверное.

- А ты согласен вообще с тем, что мы за всё должны платить?

— Согласен.

- Ну ты во искушения входишь? … правильно я говорю?

— Буду ли я гореть, ты хочешь спросить?

- То я хочу узнать, что… Во искушение – я правильно задала вопрос? – входишь ли ты или вводит ли тебя кто-нибудь во искушение?

— Вводит ли меня кто-нибудь во искушение?

- Или что-нибудь, или кто-нибудь. Ты ж понимаешь, что за всё нужно платить.

— Конечно, так собственно, иногда так случается, что просто ты за это уже заплатил, а ещё не попользовался. Вот так бывает.

- А… Ты так вот считаешь.

— Нет, я не считаю, просто такие случаи бывают. Что называется – в рассрочку. Ты как идёшь по улице, подходит мужчина и говорит: «Купи фотоаппарат в рассрочку». Ты спрашиваешь: «А как это?» Он говорит: «Деньги сейчас давай, а я тебе потом фотоаппарат как-нибудь там буду по частям заносить по кусочкам». Вот. Так и по-всякому бывает. Вот заплатил уже, а услуги потом, допустим.

- У меня вот, например, чаще наоборот. Я, если, где-то для самой себя, чувствую как-то себя грешной, то есть, я готовлюсь с достоинством встретить все удары вообще. Думаю, что всё будет нормально. Я так считаю, я так это сделала, то есть, но если меня накажет моя совесть, мой Бог, не важно кто, значит так оно и должно быть. У тебя вот наоборот…

-Да не наоборот, я сказал, что…

- …ты считаешь, что ты уже где-то заплатил, а теперь можешь…

— (смех) имею право, да? И совесть в порядке. — Нет, я просто сказал, что такое бывает. Просто нельзя так однозначно… (А, а ты как считаешь?) … там, чё-то сотворил там, потом «ааа…» там, и пошёл. Не ну по-всякому. Просто иногда ходишь-ходишь такой битый-битый и думаешь: «Ну за что это мне?» Думаю: «Пойду я во искушение». (смех) Как-то, да.

- Веня, ты вообще… какую-нибудь молитву знаешь?

— Знаю.

- Ну, например, вот там обычно – «Отче наш»…

— А, христианские? Не, христианских не знаю.

- То есть, тебе это не нужно в жизни?

— Нужно. Нужно, конечно. Но я не знаю. Я усталый странник. Я не ангел.

- Задай мне чё-нибудь.

— Тебе?

- Угу, какой-нибудь вопрос.

— Ксюха. Когда это всё закончится? Хочется просто думать. Да, ну может быть с какими-нибудь там удовольствиями элементарными, сидеть где-нибудь там, валяться. Взять такую там папиросу там, поставить на сошки там пулеметные, там, чтоб она такая огромная была, чтоб её не подкуривать. И сидеть куда-то втыкать в небо, в облака там, в поля какие-то безграничные… Просто сидеть о чем-то там ковыряться сам себе… Хочется так. А всё суета, суета, суета… Поэтому я вот и спрашиваю, когда это всё закончится?

- А нужно ли, чтоб оно заканчивалось? Ну сколько ты можешь проваляться на диване с вот этой папиросой… в полях? Ну хватит тебя ненадолго, наверное, согласись?

— Ага, ага. Нет.

- Ты вот в Осколе тут можно сказать за неделю перевалило, а уже у тебя маята началась. Неизвестно, что тебя ожидает в Москве. Может быть, ты сядешь в поезд, и… понял, что сделал большую ошибку, что вообще сорвался с места.

— И вернусь назад в Оскол.

- Да и вернешься назад в своё гнёздышко, устроишься на работу, будешь там…

— Вот-вот-вот. И буду втыкать в небо с вот такой папиросой на сошках и вернусь опять же на круги своя, да. Это ну покувыркаться, ну это ж всё высасывает, это насмерть, понимаешь, петь песни – это… мама дорогая!.. это вот какая-то попойка, вот это сейчас руки дрожат, вот перенервничал там, водки выжрал немерено там, какие-то «ааа! Там, Драньть! Пошли там!» Там, где песни – это износ. А в Были спеть… Я не знаю, как кто может петь, я ну не считаю себя певцом, и честно скажу, ну редкие случаи, когда… Песня – это мантра. Песня – это молитва. Любая песня. То есть под какое-то настроение она способна вознести дух там, до какого-то там такого уровня, которого тебе, допустим сейчас хватит. Ты идёшь такой, раз! Обернёшься где-то и… ну, ништяк там. Просто напеть. Ну неспроста это всё, ну человек раз, кирнёт, понимаешь и он пошёл песню петь.

- Слушай, Дрантя. Ты не врубаешься в одно такое, в элементарное самое, что люди тащатся просто от тебя, от самого тебя. То есть, понимаешь, они полюбили поэтому твои песни. Если бы их исполнял бы… ну я не хочу никого там вообще обижать, допустим какой-нибудь попсовый наш там певец, ну Киркоров, сказали бы: «Да опять чё-то Киркоров там напевает «Я хожу и гажу» там. Фууу, придумал фуфло какое». Но, понимаешь, это звучит от Дыркина, от того, что это есть. Его пластилиновые ноги, его руки, там… его нутро.

— Не, я говорил это Фильке. Говорю: «Филь, ну что ты гонишь, ты ж классный пацан. Давай я тебе песнюшек…» Он сказал: «Та…» Не, у меня просто цены дорогие на песни. Больше, чем у Агутина. Ну, это – наша тайна.

- Ну а кто там ему пишет? По дешёвке.

— Кто? Агутину? Ну он сам иногда там кропает что-то там. Но это так. Вот.

- Так, ну ты ж мне не задал вопрос.

— Почему, задал.

- Когда всё это закончится?

— Да.

- Да, собственно говоря, еще минут пять поговорим, да и хватит, наверное. И всё закончится.

— Вот.

- Миша, тебе больше нечего сказать Вениамину? (пауза) Миша исчерпан.

— Ну я могу тогда просто для заставки, ой, для заставки. Давайте это будет 9 канал, значит с моим подарком я сейчас рожу скорчу. Губы бантиком завяжу, ну это должно войти в историю. Получилось, нет? Нет, я вам сейчас сделаю. (корчит рожи). Всё, запомните.

(голос за кадром) – Точно так же, только теперь голову в профиль и губы.

-Не, тогда некрасиво получится. А! этоже… тут должна быть музыка. О, я придумал. Значит, это новая программа 9 канала. (позирует) (смех) Да я не могу, ну чего вы смеетесь. (позирует) Здесь должна быть какая-нибудь музыка. И это будут новости какие-нибудь там. Или глупости, гадости. Вот. Так должно быть.

- Вень, вот ты вообще… способен вообще любить?

— А я люблю.

- А забыть?

— В смысле, способен ли? Ну, конечно… Могу. Ну иногда так частенько бывает, что ничего не помнишь.

- И вспомнить тоже?

— Не, ну оно где-то ж откладывается, потом как-то вот, как с тобой, да? Вот сижу такой уже на третий день, говорю «Ксюха, где-то я тебя видел». А потом вот тогда показали… я не помню, под чем я пёрся тогда, понимаешь, но вот я вспомнил.

- Да нет, ты арбуз вспомнил, а не меня.

— Я помню, что-то было. Вот арбуз, а потом, да, это ты была.

- Ну ладно. Я думаю, что вообще всё окей, мы встретимся, может быть, через лет так несколько. Еще о чём-нибудь поговорим. Вообще мы тебя любим.

— И я вас люблю. Вы даже не представляете, как я вас люблю.

— Конец!