- Почему бы тебе не раскрутиться со своей группой, не найти продюссера, и стать таким же известным, как Чиж, допустим. Хотя понятно, что он и сам начинал с чистого энтузиазма, но все-таки?

— Честно сказать, есть такая мысль. Может быть и получится, но только подход такой очень странный. Где начинаются деньги, там рок-н-ролл заканчивается. То есть нам надо как-то не потеряться… В общем-то есть у нас продюссер…

-А кто?

— То есть как продюсер… Это устроитель, у продюссера денег нет, он деньги находит и так далее. Вот сейчас она приезжала, говорила о том, что в Москве в следующем году — 200 лет со дня рождения Пушкина… Придумай, говорит, что-нибудь про Пушкина. Сейчас там прёт всё, бандиты всякие вкладывают деньги в это мероприятие… там своя схема именно отмывки денег… Придумай, говорит, мультик там какой-нибудь по Пушкину или рассказик, все напечатаем, за все заплатим… Она хорошо все устраивает, хорошо работает, все пробивает… То есть, я думаю, она будет нам помогать, но мы должны для этого просто сыграться, а сыграться у нас никак не получается: все приходится где-то мотаться, по воронежам, по москвам… с сессионными музыкантами. В общем, ничего толком не выходит…сарай… От этого весь на нервах, перед концертом нажираешься… ну, в общем, не красиво все…

- Рок-н-ролл на пустой желудок? Но жить-то на что-то надо?

— На самом деле – я говорил уже — на это будет спрос…И мы прокормимся. Во всяком случае речь не идет ни о каких лимузинах, домах в подмосковье… То есть если будет там каких-нибудь 200 гривен, 150 (потому что и семья, и дитё растёт), крыша какая-нибудь над головой – этого достаточно. А то за 4 года семейной жизни 8 мест жительства поменяли, сейчас восьмая квартира. Словом, мадня какая-то страшная.

- Расскажи, как ты с Артемием Троицким и Филиппом Киркоровым познакомился? (Общий смех).

— На самом деле это была хохма. Просто давал интервью по московскому телевидению, для какого-то местного канала… Сначала там что-то рассказывал Киркоров, потом вслед за ним Бычков алоэвский, и всё это под нашу музыку — мы в это время были на сцене. Интересно в общем так вышло.

- Скажи, во сколько лет ты начал писать песни?

— Ну, это вот думать надо, я сейчас сорвусь, начну рассказывать про Валерку, у которого… та не, не буду (смеется)

- А почему у тебя такое плохое, скажем так, отношение к питерскому року?

— Ну, как… При чем тут питерский рок? Просто что-то либо нравится, либо не нравится, вот и всё.

- То есть все-таки что-то нравится?

— Ну да. Гребенщиков… Кто скажет, что он не умеет что-то делать? Умеет. Шевчук умеет… Пикник я люблю…тьму-тараканьск…

- А здесь у нас на луганской земле ты встречал тех, которые бы тебе нравились?

— Вот я Натку тащу за собой. Натка Барановская. Я вот сам хочу шаманить на сцене… И Натка могла бы. И я горжусь, что они — луганчане, потому что сколько мы по Москве ни мотались, их всегда ставят в конце, потому что знают, что все остальные типа срань, разогрев.

- Натка: ты же раньше не любил , говорил всякое!…

— Это ж я любя, что ты (смеется). Вот… В общем не знаю я Троицкого (общий смех).

- Вот газеты всякие, питерские и московские, пишут, какой ты талантливый и хороший стилист…

— Да пусть пишут. Это работает на нас. Вообще-то не знаю, что они там пишут, я не читал. Если б мне присылали, я бы вырезал всё это и стенку обклеивал.

- Еще в «FUZZе» написали очень хорошую рецензию. 5 баллов и вообще ты уникум… Очень хорошо отозвались об альбоме «Всё будет хорошо».

— Нет, ну это такая срань! Если так, то тогда вообще у нас, считай, потолка нет (смеется). В общем, спрос есть, надо делать музыку, пусть 150 гривен в месяц дают, нам больше не надо.

- Саша, а почему в России записывался, а не на Украине?

— А вы «Всё будет хорошо» слышали, да?

- Нет.

— И слава Богу! Это Лерыч привез. Я говорил, Лерыч, не вези на Украину А было так: деятели рок-лаборатории, с которыми мы познакомились, притащили нас в какую-то квартирку, где всё заставлено было аппаратурой — студию сделали, хотя на самом деле это квартира, там дитё маленькое… ну, бред… погремушки детские везде… В общем, сидели коньяк пили… Ну и хозяин подпил, начал хвастаться, мол, если поёте, то можно наложить, тут же показывает, воспроизводит. А я же этого ничего не знаю, я ж лох, крестьянин, ух ты, думаю! Собственно, всё это начиналось с пьяни… Я это записал за два дня, а потом уехал в Краснодон, и вызваниваю: свели или нет? Нет, не свели. Ладно, думаю, поеду и сам все сведу. Приехал в Москву, встретил Веронику, попросил скрипку наложить. Наложили, тут же и свели. Причем, для меня это было как не фиг делать, приехал пацан какой-то из деревни и записал всё. Они: чувак, давай мы ее выпустим в тираж, денег тебе заплатим. Я вообще за голову схватился: вот это да, думаю, только приехал в Москву, а мне тут уже кассета, рок-лаборатория…крутой, короче! Подписал там контракт кровью, о том, что я теперь не могу эти песни где-то еще записывать, то есть права отдал просто, и в результате получил гроши за нее. И то там оговорено, что с реализации мне положен процент, а я же не могу контролировать, сколько их продано. В общем, понял: денег не получу. И запись ведь галимая такая! Но если она где и есть, то уже никуда не денешься. Кто ее не слышал, лучше не слышать, конечно. Это же просто антиреклама.

- Скажи, были ли у тебя проблемы с милицией когда-нибудь?

— О, пожизненно! Пожизненно. Я не знаю, почему. Вплоть до того, что вот идешь по перрону… то ли лицо, то ли менталитет какой-то… и даже без гитары идешь, просто идешь как человек, и идет наряд навстречу… И только глазами встретились — я уже лезу за паспортом! Ну, потому что это стабильно, это всегда. Я вот вспоминаю, за всю жизнь не было ни одного случая, чтобы мент меня спас от чего-нибудь, всегда — наоборот, всегда забирают.

- Перечисли, пожалуйста, всех, кто с тобой играл сегодня.

— … Я даже не знаю. Ну, вот Наташа. Натка Барановская. Натка лицо своё показала. Ей надо зарабатывать имя себе. Вероника Беляева, Воронеж, скрипка. Андрюха Собко, он из-под Чернигова, баянист. Руслан Бондаренко, луганчанин, перкуссия. Концептуальный вообще… я без него уже даже не мыслю себе концерт. Просто Дркин-чан. У него очень интересные песни, но это не каждый выдержит (смотрят какую-то видео-запись)… вон там Чан барабанит. Кстати, он там каши наелся (смеется), его на минуты три хватило, потом все стали кричать: «Разбудите Чана!»… смешно было. Я говорю: «Чан, ну возьми хоть маракас». А он: «Дрантя, ну когда это всё закончится». Кто еще? Фил на второй гитаре. Дело в том, что на сельхозе, где я учился году где-то в 92-ом, в 93-ем, у нас была группа «Давай-давай». И Фил вот из старого состава. А это он просто приехал за 2 недели до концерта, бросил работу, с сорока рублями в кармане, дай, говорит, поторчу у тебя. Ну, торчи, раз такое дело. Я попросил его нам подыграть. Кто там еще? Белка. Сестра во Христе, а в натуре мать родная. Она из Макеевки. Это, так сказать, моя тусовка в период учебы еще в ДПИ. Мы вместе с ней учились в Донецком политехе. Я вообще ей многим обязан. Приехала, а я и говорю: на, Белка, тебе маракасы, попоёшь, помаракасишь. Так попала Белка, Алла Сухотерина. Кто у нас еще… Витя Турчанин, Северодонецк. Его, я думаю, не надо представлять. Еще Рома Артюхов из Горловки.

- А вообще есть идея с электричеством что-то сделать? Или акустика сейчас — это дань моде?

— Акустика это не дань моде, это тяжелая реальность, потому что не на чем играть. Басиста у нас пока нет. То есть мы в общем-то уже и роли распределили, но… Но я думаю за лето мы сыграемся.

- А что ты слушаешь из музыки?

— Да ничего в общем-то не слушаю.

- А из литературы что читаешь? Я когда первый раз услышал в песне «В цветочном королевстве» обращение «Веня», мне сразу вспомнился Венечка Ерофеев…

— Нет, я тебе расскажу откуда это Веня Дыркин взялось. Есть у нас Рыда такой в Краснодоне, Леша Кудаков. Вот песня «Было» – это на его стихи. Рыда – это сказочник, душа. И когда-то шли мы к Белке на день рождения, а Рыда с Белкой не были знакомы. Я говорю: Рыда, мы сейчас зайдем всей толпой, а ты останься чуть сзади, дурака поваляешь. Дали ему в авоську бутылку водки и три цветочка. Зашли, поздравили, Белка радуется. Тут звонок в дверь. Она открывает. На пороге Рыда такой: извините, здесь живет Алла Сухотерина? Она: да, это я. Мы стоим, отмораживаемся, а Рыда: я, говорит, из бюро добрых услуг горкома комсомола, Вениамин Дыркин, поздравляю вас с днем рождения. Мы начинаем подначивать: Белка, может к столу человека пригласить, пусть водочки дерябнет. А Рыда: нет, я на работе, я не пью… ну разве что 50 грамм. Кто-то уже подходит к Белке: гони его, на фиг он нам нужен. В общем долго ее тогда разводили… А потом я поехал на «Оскольскую лиру» в 94-ом году и там сидела барышня аппаратного вида на входе: фамилия, имя, отчество, -спрашивает,- откуда прибыли? Я говорю: мэм, у вас тут так классно, к чему этот официоз? А она: что ты мне умничаешь тут, фамилия!? Ну и как-то что в голову взбрело, то и сказал: Веня Дыркин из Максютовки. Она: отож, а то ходют тут всякие… Так и объявили меня, как Дыркина. И всё – прилипло, и теперь я уже и не знаю, как с этим быть.

- А «Дрантя» откуда?

— Дрантя – это сугубо украинское. Это еще из Донецка, из Политеха. Я учился с одним пряником, Серегой. Песня «Вова» — это его музыка, а может даже и слова, если не ошибаюсь. Он сам из под Винницы, у него очень интересные песни, надеюсь, он не обидится, что я пою его песню… Так вот, я тогда ходил весь такой подпиленный, в какой-то тельняшке, он меня вечно подкалывал: «Да ты дрантя!» Что это такое,- спрашиваю. Ну, типа лохмотья. И вот с 89-го где-то это «Дрантя» и повелось.

- Такой вопрос: а на кого ты, собственно, столько лет учишься?

— В Донецке я учился на горного геолога. Буровика. А в сельхозе на механизатора.

- Скажи, а вот песня про пожарника – это стеб на Летова? В общем, фигура-то трудно застебываемая, почти культовая.

— Нет, ты знаешь, это не задумывалось как стеб. То есть как вообще исходит песня: есть какие-то слова, какая-то музыка, и, в общем-то, ее уже можно петь, но души у нее еще нет. И если ты дописал сегодня последний куплет, к тебе приходит близкий человек, и тебе хочется похвастаться, мол, давай, спою… На самом деле я этого боюсь, потому что есть только скелет песни, а души нет. Поэтому я какое-то время хожу сам себе ее напеваю, она обрастает. И эта песня… ну получилась под Летова, особенно в конце, но это не задумывалось как стеб. И даже если бывает, то я не со зла, у меня злого стеба нет, я добрый (смеется).

- А как ты к Башлачеву относишься? По-моему, в некоторых песнях что-то такое проскальзывает у тебя от Башлачева.

— … Я не знаю. Я же говорю: я ничего не слушаю. Вот мне недавно Вероника заряжала. Я там что-то напевал, а она мне: так это же там какая-то джазовая штука! Но это она знает, она профессиональный музыкант, а я этого никогда не слышал, меня и обвинить не в чем. Я не слушаю ничего. Это вот Вадик Токарев есть в Луганске, у него недавно еще диск вышел «Дробина в небо», так он приходит к Чану и говорит: ну что, где там твоя гитара? А Чан за голову хватается: ну ты же музыкант, куда тебе еще играть! Для души музыканту… я не знаю… спортом, наверное, надо заниматься.
Раньше я, конечно, слушал что-то. Когда был в Донецке, пришла волна эта питерская: Цой, Шевчук… Засел, завис, восхитился, да. Но писать раньше начал все равно. И потом это, по-моему, не столь интересно слушать какую-то музыку ради восхищения ею, и при этом писать свою и восхищаться своей музыкой… Интереса нет: ни к своей музыке, ни к чужой. Просто есть какой-то выход творческого начала… и через музыку, и через рисунки, и … вот вчера я в гриме был: это же так, знаешь… ну чего ж не нарисоваться? В общем хочется какого-то алогизма в голове. Все это — творчество. И лучше всего — это писать. Петь – это уже физкультура для голоса, играть – тренировка для пальцев, а приятней всего – это писать, творить. Это шаманство, волшебство, это из разряда любви абсолютной, чего-то там еще… это вон у Натки спросите, она знает эти слова. А играть и петь — это всё …

- А ты упражняешься в игре на гитаре? Как часто?

— Нет, я не тренируюсь. Именно поэтому я и играть не умею. Я не музыкант абсолютно.

- Ну ничего себе!

— Нет… Ну, это же все в сравнении видно. Вот Витя Турчанин,- он играет, у него есть музыкальное, пусть не по гитаре, но образование. А я что-то там… брынь-брынь… вон как Натка, — мы одинако играем.

- Веня, вот ты такой морально не зависящий ни от Питера, не от Москвы, наш такой Луганский местный самородок…

— Да дело не в этом. Пусть пишет тот, кому пишется, печатает тот, кому печатается, у кого это получается. А если кто скажет, что Луганск, блин, поднялся: мол, там и «Алоэ», и Дркин, Барановская… та ну и Бог с ними.

- А ты вот вчера сказал, что возможно ситуация в русском роке изменится, если, скажем, Чиж улетит на бомбардировщике, Кинчев на джипе уедет, Б.Г. навернется с Эвереста… и тогда освободится место для новой поросли…

— Ну, да. Во всяком случае олда она и останется олдой. Вот вчера едем на машине: раз, кассетку Никольского поставил. Пусть это было 15-20 лет назад, но люди эти песни с собой несут. Я тоже как понёс (смеется) Шевчука, так и буду нести с собой. Конечно, что-то нравится, что-то нет… Или Гребенщикова как понес… иногда так брынь и… «сардонапал…» (смеется). То есть олда останется. А попсу, конечно, гнать надо. Ничего там интересного. Ни уму, ни сердцу.

- Ну а кого ты видишь в ближайшем будущем, так сказать, на олимпе? Вот «Алоэ», например?

— Ну, «Алоэ» музыку более элитарную, что ли, играют, ее не все прохавают, ее не будут слушать как Чижа, скажем. Я думаю, что МЫ будем петь (смеется). А больше не знаю. Вот мы поездили тут по Москве и всё что я, к примеру, видел, в московских клубах — мне показалось неинтересным, крайне неинтересным. Вплоть до того, что я садился, нажирался как свинья, гнал, косички себе плел… ну бред, ужас. И Питер, и Рязань, и Москва. То же этот рок фестиваль, где «Алоэ» гран-при получили.

- Натка: ну почему? А Ревякин? Ревякин – непревзойден.

— …Да, Ревякин… Ревякин непревзойденный, согласен.

- То есть получается, что кроме себя ты никого не видишь…

— Нет, давай так: вот мы сейчас сидим здесь в Алчевске, а в это же время где-то в магнитопопске, в таком же составе кто-то сидит и так же умничает, говорит, что тоже в Москве ничего не видел. И, знаешь, дай Бог, чтобы и они, и мы погромче спели.

Интервью с небольшой стилистической редакцией перепечатано на слух с аудио-кассеты. Возможны неточности в именах.