Православие и рок-музыка
Постскриптум от оочень большой статьи А.Непомнящего

Источник:s-front.narod.ru

P.S. Его имя было Фома...

В 1999 году скончался от тяжелейшего онкологического заболевания Александр Литвинов, известный рок-аудитории под сценическим псевдонимом Веня Дркин. В пределах года после этого в православном журнале «Фома» появилась статья священника Димитрия Струева «Его имя было Фома...», посвященная размышлениям этого молодого пастыря о жизни и смерти Вени. Отец Димитрий лично его не знал, но был искренне увлечен творчеством Дркина, насобирав, наверное, самую обстоятельную из известных мне подборку его записей. Позже он принимал деятельное участие в судьбе семьи покойного и, базируясь, отчасти на свидетельствах вдовы Александра, Полины, отчасти на собственных исследованиях текстов песен Дркина, сославшись разок и на меня, поскольку мне довелось пообщаться с Дрантей (еще один творческий псевдоним Александра) в луганской больнице, написал свою, в целом, неплохую и очень трогательную статью.

Со статьей, как целым, не хочется спорить, но некоторые акценты ее «критические размышления» у меня все же вызвали. Когда полтора года спустя отец Димитрий встретился со мной в Воронеже, он попытался «подвигнуть» меня на более подробные свидетельства о моей встрече с Веней в больнице и о его приходе к Православию, - судя по всему, предполагая писать еще одну статью. Я тогда отказался, мотивировав это тем, что недостаточно помню конкретные фразы Дркина на эту тему, а тема слишком серьезна, чтобы рисковать что-то домысливать от себя, вписывать какие–то живые фрагменты общения «в концепцию». Отказался, чтоб не покалывала после совесть, что, дескать, я что-то «подоврал». В любом общении, кроме общения очень близких людей, присутствует некая ролево-коммуникационная коннотация – священник с прихожанином говорят не так, как священник со священником, и не так, как рок-музыкант с рок-музыкантом. Все-таки я приезжал в больницу к Вене, понятное дело, не в качестве священника, так что разговаривали мы как-то неуловимо и труднопередаваемо для знаковой системы, предполагавшейся в возможной статье. Тем более что и на тот момент мне не все нравилось в тоне предыдущей статьи о. Димитрия. Священник Димитрий пытался взять интервью и «у меня обо мне» - разговора не получилось – два верующих человека говорили, в общем то, почти как иностранцы. Мне начали задаваться прямолинейные вопросы, типа, «как начинался мой путь к Богу» - а я испугался патетики. Для «Исповеди» Августина пространный и обнаженный самоанализ такого сорта естественен, у какого-нибудь Толстого или в «Самопознании» Бердяева – уже отдавал некой горделивой и неестественной позой. Связано это с несколько иной этикой говорения о Боге в литературе, особенно, в поэзии. Бродский говорил, что в XX веке нельзя ГРОМКО говорить ни о Боге ни о любви – не потому, что хочется горделиво «прятать свечу под сосудом», а потому что, раз уж даны тебе Богом необщие, не обесцененные всевозможными клише слова, т. е. дар писать стихи, то лучше и не говорить прозой, лучше не говорить «помимо», чтобы быть точнее, чтобы не соврать, опять же... Так в единственном интервью Янки, она сказала: Я вообще не понимаю, как можно брать-давать какие-то интервью. Я же могу наврать - скажу одно, а через десять минут - совсем другое. А потом все будут это читать. Ведь человек настоящий только когда он совсем один - когда он хоть с кем-то он уже играет. Вот когда я болтаю со всеми, курю - разве это я ? Я настоящая только когда одна совсем, или песни пою ... (курсив мой). Именно поэтому я не люблю «христианские рок-группы», да и вообще их любят, по-моему, только протестантские «патеры» и очень редкие священники-«обновленцы», у которых любовь к экуменизму близка к диагнозу - эстетически это невыносимо. Группы эти не песни сочиняют, а агитируют, и скрещивают стилистически «дога с носорогом». О том, что у русского человека восстает против пропаганды протестантов эстетическое чувство, писал еще диакон Кураев... И, я думаю, оно восстает вообще против пропаганды...

Концепция о. Димитрия в статье его о Дркине идет от процитированной им фразы из Серафима (Роуза) в лекции «Православное мировоззрение»: Тот, кто обратился в Православие сразу от рок-культуры, и вообще всякий, кто думает, что он может сочетать Православие с культурой такого рода, должен будет пройти через многие страдания прежде, чем может стать действительно серьезным православным христианином, который способен передать свою веру другим.” Хочется заметить, что Серафим (Роуз) - американец, т. е. встречался на жизненном пути с американской рок-культурой - было бы удивительно, если бы был прост путь к Православию от контркультуры протестантской страны. ( Вспомнилась удивительная фраза из Ю. Воробьевского, где тот упрекал австрийского писателя Г. Майринка в том, что де он, Густав Майринк, живя в начале века В АВСТРИИ (!) читал всякую оккультную чушь, вместо того, чтоб придти к Православию. Где же бы это он Православие в Австрии то нашел в начале века?) Так же было бы удивительно утверждать, что прост путь в Храм с концертов всевозможных «мумиев троллей» и других изделий площадного «шоу бизнеса». Вообще большая часть обвинений в адрес рок-музыки авторов, упомянутых в первой части моей статьи, связана со сверхмощной аппаратурой, употребляемой «роком для стадионов» и вообще с масскультурой «зрелищ» - это естественно - вся святоотеческая литература рекомендовала площадных зрелищ избегать - и противны Господу равно концерты «рок-звезд» и стадионные шоу протестантских «динамичных» проповедников. Русский рок не склонен к злоупотреблению сверхмощной аппаратурой - плохо слышны слова, да и свистопляска одуревшей от drum машины публики - более по части дискотеки, а «дискотека» - слово для русских «рокеров» ругательное. Когда я слушаю записи Вени, мне все же больше вспоминается Вертинский, Северянин, может быть, - но уж точно не «Айрон Мейден» и «Блэк Саббат». Рискнем ли мы ОДНОЗНАЧНО процитировать только что предложенную фразу из Серафима (Роуза), заменив в ней слова «рок культура» словами «русская литература»? Наверное, не рискнем, что и следует из приведенной о. Димитрием замечательной фразы Феофана Затворника: Но вопрос все еще остается нерешенным: так как же, можно ли читать иное что, кроме духовного? Сквозь зубы говорю вам, чуть слышно: пожалуй, можно, только немного и не без разбора. Положите такую примету: когда, находясь в добром духовном настроении, станете читать с человеческими мудростями книгу и то доброе настроение начнет отходить, бросайте ту книгу. Это всеобщий для вас закон” Притом сам о. Димитрий констатирует, что это советы для человека глубоко воцерковленного, притом советы строжайшего аскета. А литература действует все-таки более «в аудитории», где уместнее не очень тонкие аскетические советы, а проповедь миссионера. Это сфера действия «просвещающей благодати». Про Ветхий Завет говорится, что он является «детоводителем ко Христу». Им же является и православный миссионер. И, все-таки, «детоводителем» же является и хорошая литература... И поэтому мне кажется опасно обобщающей извиняющаяся перед церковным «общественным мнением» на тему рок-музыки интонация: «Здесь придется оговориться: я вовсе не предполагаю, что святитель Феофан, живи он в наше время, кого-нибудь из обратившихся к нему за наставлением благословил бы слушать Веню Дркина. Строки из письма этого строжайшего аскета я привожу, отнюдь не надеясь с их помощью увязать рок-культуру с духовной жизнью православного человека». Феофан Затворник и ныне жив и участвует молитвами своими в нашей жизни - о посмертной судьбе его Церковь ЗНАЕТ, поэтому «бы» здесь несколько неуместно. И все же, если отец Димитрий так настаивает на том, что он «не предполагает», что почитаемый Церковью, как носитель святоотеческого опыта, Феофан Затворник таки «бы кого-нибудь» благословил послушать Дркина, то как же сам священник Димитрий его с удовольствием слушает и Башлачева слушает, да и других рок поэтов слушает, притом разрешая это себе не «сквозь зубы чуть слышно», а достаточно спокойно – все-таки, наверно, это совсем не та рок музыка, о которой говорил Серафим Роуз, а Феофан Затворник сказал именно то, что он сказал. Ситуация мне кажется простой: отец Димитрий любит творчество Вени Дркина и признает за этим творчеством высоту, но «тема» скандальна – в церковной среде не принято говорить о рок-музыке хоть что-нибудь хорошее. И, чтобы протащить сквозь колючие заборы приходского «общественного мнения» добрые слова о творчестве Вени, отцу Димитрию постоянно приходится вычеркивать поэта Дркина из «списков» русского поэтического рока: 1) сам Дрантя, кстати, никогда не имел отношения к наркотикам. Этим, в числе прочего, объясняется то, что его творчество на фоне знакомой нам рок культуры светится таким лучиком

В «темном царстве», разумеется... Подавляющее большинство известных мне лично рок поэтов наркотики не употребляет. Слушатели – чаще, но эта страшная беда – проблема общемолодежная.

2) они (песни Дркина – А.Н.) отличаются от остального русского поэтического рока тем, что, заставляя слушателя сопереживать, отнюдь не вгоняют его в депрессию, в духовный тупик.

Меня лично не вгоняют «в депрессию и духовный тупик» ни песни Романа Неумоева, ни Александра Башлачева, ни Талонова, ни Бориса Усова, ни по-цветаевски пронзительные, но все же светлые песни Янки. Наверное, это связано с душевными особенностями и культурным контекстом воспитания каждого взятого в отдельности слушателя. На то и у духовников - подход индивидуальный. А то, что «Дркин не грузит» - термин уж больно заляпанный духовно мертвыми людьми. Мне тут вспомнилось, как чернушник, циник и клоун Ник Кунцевич «Рок-н-ролл» обвинял Егора Летова, что он де Янку «подвел к самоубийству» методом того, что «заставлял Достоевского читать», а тот, дескать, «грузит»... Что лучше: светлая и прозрачная глубина Лескова со Шмелевым или взгляд через тьму «грузящего Достоевского»? - однозначно отвечу – И ТО И ДРУГОЕ ЛУЧШЕ...

3) Один человек, несколько лет тому назад гораздо лучше, нежели я, знакомый с рок культурой, потом серьезно пришедший к Церкви, недавно вернулся в мир после полутора лет послушничества в одном достаточно строгом монастыре (вернулся по благословению духовных наставников, причины в данном случае не важны). Он, конечно, ушел от пристрастий к когда-то близкой ему музыке, утратив к ней всякий интерес. На то, что звучало из моего магнитофона, отреагировал вначале без всякого энтузиазма. Позже взял кассету, вслушался в дркинские песни и сказал мне: “Знаешь, по-моему, Веня Дркин - это самое светлое, что могла дать отечественная рок-культура”

В свою очередь, расскажу историю с фестиваля в Нижнем Новгороде в 1999 году, где выступал среди прочих Роман Неумоев. На концерт случайно зашел человек с близкой описанной о. Димитрием судьбой (несколько лет назад отошел от «тусовок», долгое время был послушником, на концерт зашел после долгих уговоров случайно). Когда он увидел, как Неумоев, о котором он имел представление как о «панке, игравшим с Летовым», после нескольких песен с ярко православной тематикой под две тихие гитары степенно и совершенно серьезно запел в притихшем зале «Царице моя преблагая...», т. е. поющуюся обычно всем храмом и очень любимую верующими молитву Божьей Матери, и что молодежь не смеялась, не материлась и не бесновалась, как это бесконечно описывается в церковно-фольклорных книжках, этот человек был поражен и находился в недоумении близком к шоку. Надо добавить, что это был не сольный концерт, это был большой фестиваль, где выступала и Умка, и Ермен «Анти», и я, и многие другие музыканты, т. е. публика была не «специфически неумоевская», а просто молодежь, слушающая русский рок.

Цель статьи священника Димитрия Струева была, с одной стороны, рассказать молодой православной аудитории о творчестве, жизни и смерти замечательного русского рок поэта Вени Дркина. С другой стороны, показать, насколько труден и полон страдания путь к Христу из мира и как порой страшным помощником на узкой тропинке к Христу становится смертельная болезнь и страшная боль. Меня расстроило только, что отец Димитрий имел, как мне показалось, теоретическое искушение описать не трагический путь замечательного поэта и человека Александра Литвинова ко Христу, а некий путь из «тьмы рок-культуры к свету христианства». Одна моя знакомая, когда я приехал в гости восторженный и с экземпляром «Фомы», моего восторга не поняла, и сказала, что автор статьи, как она сказала, «заставил Веню покаяться, в том, что он жил». Попробую все же вспомнить, что было в луганской больнице...

Когда я заехал к Саше в больницу, он действительно поразил меня какой-то мудрой серьезностью во всем. Несмотря на то, что мы мало общались на «Оскольской лире», он был поразительно открыт и говорил почти исповедально. Ему словно хотелось предостеречь каждого из нас, оставшихся в обманчивом тумане мирской суеты, от бесполезной и пустой траты жизни – мне кажется, он не только со мной так говорил. Хотя и шутил так добро, по-дыркински. На тумбочке возле кровати лежали среди прочего, как я помню, Евангелие и кураевская книга «Если Бог есть Любовь». Говорилось о многом. Помню хотя бы такие слова: Саша сокрушался, что многие из молодых знакомых его бестолково пьют. Близость смерти как то обострила зрение – он говорил, что раньше не замечал, НАСКОЛЬКО сильно меняется человек после одной другой рюмки, а теперь ему видно, почти физически видно, что человек на глазах начинает рассыпаться... При том, говорилось это не с осуждением каким то, а с сожалением, почти болью и желанием помочь остановиться... Говорилось и о творчестве... Там тоже была налицо острейшая покаянная саморефлексия. Саша говорил об ответственности за каждое слово, о том, что это страшная ответственность. Но еще и говорил, что у него в голове новые музыкальные проекты – говорил, что ему хочется писать инструментальную музыку... Были и сожаления, и покаянные думы о чем-то написанном. Сожалений ВООБЩЕ о том, что он пел, играл и писал песни – не было, да иначе вряд ли бы появилось «Тае зари». И была Божья помощь во душевное укрепление. Буквально на следующий день после каких-то горьких слов о неисправимости чего-то из написанного (точно я их не процитирую) пришла почта с ворохом трогательных писем от детей «детсадишного» возраста с корявыми детскими «спасибами» за песни и рисунками. Запомнилось одно: там карандашом было нарисовано солнце с лучиками и подпись кривыми печатными буквами «твои песни, как солнышко! ВЫЗДОРАВЛИВАЙ!»

Отец Димитрий пишет о намерении Дркина петь в Церкви, участвовать в росписи храмов, не возвращаться к концертной деятельности и не связываться с шоу-бизнесменами, предлагавшими контракты... Все это было наверняка, но не связано было с отказом от творчества (напоминаю хотя бы про его слова о планах писать музыку). Одна из вещей, которые Веня мне говорил, это чувство вины перед женой и сыном после каждой очередной серии концертов. Поэт с гитарой бывает дома не чаще водителя дальнобойщика, но чтобы это начало приносить деньги, на которые можно содержать семью, требуются огромные усилия... Веня сокрушался, что копейки с концертов почти начисто «съедает» междугородний транспорт и тяжело приезжать почти с пустыми карманами. Полина Литвинова мне уже после смерти мужа говорила, что как это ни странно звучит, последние полтора года их совместной жизни были в чем-то счастливее – они были почти все время вместе. В интервью Дркин говорил о мечтах играть в где-нибудь в блюз-кафе, но в нашей стране это вряд ли возможно. Про «шоу бизнес» особо скажу - людей, которые наживаются на рок-музыкантах, увы, там достаточно много. И отвечать на очередные полные молочных рек и кисельных берегов «предложения о контрактах», как правило, приходится «с юмором». Именно названные мной причины предположительного отказа в случае выздоровления от концертной деятельности и контактов с «шоу бизнесом» сквозят в единственном известном мне интервью Дркина белгородской газете «Рокенроллер» - поэт рассказал, что в нашей столице ему наобещали золотых гор, а потом, фактически, обворовали. При жене с ребенком такая «бесплатная трудовая деятельность» невыносима для совести. А Венька очень любил своего сына... Были у меня знакомые, тяжелейше переживавшие болезнь и смерть Дранти, но и хорошо знакомые с его жизнью до всего этого – они говорили: Веня Дркин заболел, потому что «сгорел» - бешеная нервная нагрузка плюс абсолютная добровольная самоотдача на каждом концерте сделали свое дело. И добавлялся еще один "плюс" - вина перед семьей, подогреваемая безденежьем по причине отнюдь не лени, а, скорее, чьего-то чужого безразличия и нечестности. Как пел другой, думавший «как же сделать, чтоб всем было хорошо» погибший поэт с гитарой: «Коммерчески успешно принародно подыхать...» Впрочем, сам Веня никого не винил... Здесь вспоминается странный тезис о. Григория (Лурье) на тему того, что в песне "Кончились патроны" со словами "Там все голубое, там не слишком тесно, там для нас с тобою, там для них нет места. Так добивай скорей - кончились патроны" одного из "рокеров" - Черного Лукича - действительно характерной для Русского Рока "моделируется ситуация, когда война против действительности оборачивается самоубийством, а рок-культура теряет внутренние критерии для различения самоубийства и смерти в бою". Никто из русских рок-поэтов не самоубивался - они добровольно полезли на передовую, где их земную жертву жизнь принял и убил мир. - "по дороге домой он собой прокормил" (Дркин) или " Мы под прицелом тысяч фраз: а вы за стенкой: рухнувшей на нас.Они на куче рук, сердец и глаз, а я по горло в них и в вас и в нас"(Янка).

Еще лучше, чем в интервью, тема далеко не буколического пейзажа, на котором «самолетик» поэтической и человеческой судьбы Дранти летел в сторону смерти, раскрыта в его песне «День победЫ». Песня была дописана до болезни, т. е. угадано все было заранее. Но, что важно, помимо тревожных и близких к христианству мыслей о жизни и смерти, на которые единственно обратил внимание отец Димитрий, там пропета ЛОГИКА прихода к «крыльям под капельницей» и «дню победЫ». Многие строчки очень «смотрятся» ввиду рассказанного на абзац выше:

Когда любви нет...
Она может быть там, где есть мир,
И там, где есть жизнь, и там, где есть смерть,
А там, где мы -
Либо семья, либо рок-н-ролл, либо победа.
День победЫ - он не близок и не далек.
День победЫ - он не низок и не высок.
Как потухшим костром догорел паренек -
Значит, он победил, и какой ему прок
От расстановки тактических сил...
Он уже всех простил, он уже все забыл,
По дороге домой он собой прокормил,
Мы ему помогли, чем могли -
Поклон до земли...
Если в окопе забиты сортиры,
Не кормлены дети, дырявые кеды,
И сорванный голос на песне о мире -
Скоро к тебе придет День победы.
И если Кривая поводит боками,
И если уже не приносят обеда,
И лечащий врач разводит руками -
Победа! Победа! Победа! Победа!!!

Одному очень близкому мне человеку, предельно переживавшему всю «историю болезни» Дркина, видеозапись этой песни с концерта на «Оскольской лире» 1998 принесла страшную боль. ( Как говорится, кого что «грузит».) Эта песня – исповедь и почти крик нам про то как загнали человека... Песня больше похожа не на «озарение» визионера, таинственно узнавшего будущее, а на просто и ясное знание того, что происходит и куда это происходящее по логике своей ведет...

Я наверно и закончу на этих трех точках свое «послесловие» к большой статье. Прошу прощения у отца Димитрия Струева, если что-то показалось обидным... Впрочем, любая «критика», если это не площадное или трамвайное хамство, только подчеркивает внимание и интерес к «критикуемому». Все что мне хочется здесь – попытаться избежать «подрисованных деталей» нравоучительного характера, что возможнее при разных точках зрения. А в формате всей статьи – сократить расстояние между людьми из вроде бы «разных миров» - людей из «мира рок-музыки» и «мира церковного». Потому что мир, в который мы отправлены Господом для испытаний, на самом деле один, и много есть еще о чем поговорить и поспорить во благо длинноволосому человеку в рясе и длинноволосому человеку с шестиструнным инструментом за спиной долгой звездной ночью где-нибудь на крыльце вдалеке от неона и суеты мегаполисов...

А.Непомнящий
13.02.02

вверх

| Главная | Фонд | Записи | Тексты | Рисунки | Фотоархив | Форум | Связь |